Договоренности, которые стали возможны благодаря реформе ГК РФ. Преодоление старых барьеров в обязательственном праве

По делу Договорная работа пусто Реформа обязательственного права в числе прочего привнесла в Гражданский кодекс много новых возможностей для структурирования сделок. Участники оборота (и прежде всего коммерсанты, то есть участники предпринимательских отношений) могут теперь заключать такие соглашения или использовать такие условия в привычных договорах, которые раньше либо вообще не были возможными, либо считались неработающими, потому что подвергались сомнению в судебной практике. Некоторые из этих поправок можно назвать новеллами только условно, потому что это всего лишь кодификация и развитие подходов, выработанных в практике Высшего арбитражного суда. Но кое-что действительно является абсолютными новеллами, совершенно незнакомыми нашему обороту и непривычными тем юристам, которые не имели дела с международной практикой. В том числе есть заимствования из английского права. Задача этой статьи — показать, для каких практических целей предназначены новые договорные возможности и какие риски стоит учесть, используя новые инструменты. 

В статью 314 Гражданского кодекса включено новое положение о том, что срок исполнения обязательства может быть привязан к исполнению обязанности одной из сторон. Эта новелла представляет собой заимствование из практики ВАС РФ. 

Чтобы разобраться, какую проблему решила новая редакция этой нормы, нужно обратиться к статье 190 Гражданского кодекса. Эта статья устанавливает, что сроки в гражданских правоотношениях могут быть определены путем указания на календарную дату, на период времени либо на событие, которое неизбежно наступит. При этом в регулировании некоторых конкретных видов договоров срок исполнения является существенным условием. Типичный пример — договор подряда, в котором обязательно должны быть указаны срок начала работ и срок окончания работ (п. 1 ст. 708 ГК РФ). Но практика показывает, что подрядным организациям (особенно в строительном подряде) намного удобнее устанавливать срок не путем указания конкретной даты, а путем привязки начала работ к моменту внесения заказчиком предоплаты. К примеру, в договоре указывали, что работа должна быть выполнена в течение 40 дней с момента перечисления заказчиком аванса. В таком случае начальный срок привязан к событию, относительно которого неизвестно, наступит оно или нет. Следовательно, такое установление сроков не соответствует статье 190 Гражданского кодекса.

А раз так — значит, в договоре не установлено одно из существенных условий, и он считается незаключенным. Именно таким толкованием долгое время руководствовалась арбитражная практика. Причем эксплуатировали этот подход чаще всего недобросовестные заказчики, чтобы под предлогом незаключенности договора избавиться от обязательств по нему. Перелом такой практики произошел, когда один из подобных споров дошел до Президиума ВАС РФ (постановление от 18.05.10 № 1404/10). Президиум ВАС РФ обратил внимание на то, что срок нельзя считать неопределенным, если сторона совершила действие, к которому этот срок привязан (перечислила аванс). В такой ситуации событие, к которому привязан срок, наступило, этот момент известен, и от него можно отсчитать срок окончания работ. 

Теперь в статье 314 Гражданского кодекса прямо разрешено привязывать срок исполнения обязательств к моменту исполнения обязанностей другой стороной или к наступлению иных обстоятельств. При этом статья 190 Гражданского кодекса с общими правилами о гражданско-правовых сроках не изменилась, уточнение сделали именно для сроков в обязательственных отношениях. 

Еще одна новелла, которая тоже пришла из практики Президиума ВАС РФ, — это введение в Гражданский кодекс правила о возможности установить плату за отказ от договора (п. 3 ст. 310). Эта возможность предусмотрена только для предпринимательских отношений. 

Без этой нормы суды долгое время не могли справиться с очень простым вопросом: можно ли ввести в договор условие о том, что предусмотренное законом или договором право на отказ одной стороны от этого договора влечет необходимость уплаты некой компенсации другой стороне? 

Классический пример — договор возмездного оказания услуг. У заказчика есть предусмотренное законом право в одностороннем порядке немотивированно отказываться от этого договора (п. 1 ст. 782 ГК РФ). И все, что заказчик в таком случае должен заплатить исполнителю, — это возмещение фактически понесенных им расходов. Если договор предусматривает еще и особую компенсацию за реализацию заказчиком права на отказ от договора, то не противоречит ли это условие пункту 1 статьи 782 Гражданского кодекса? Суды считали — да, противоречит, потому что правило о том, что заказчик должен возместить исполнителю только фактически понесенные потери, является, по их мнению, императивным. Но позднее в пункте 4 постановления Пленума ВАС РФ от 14.03.14 № 16 «О свободе договора и ее пределах» (далее — постановление Пленума ВАС РФ № 16) эта норма была квалифицирована ВАС РФ как диспозитивная, то есть не исключающая возможности сторон договора согласовать иной режим определения последствий отказа от договора либо установить порядок осуществления права на отказ от исполнения договора. В том числе прямо было указано на возможность в предпринимательских отношениях обусловить этот отказ необходимостью выплаты некой денежной суммы контрагенту. Теперь возможность установления в договоре такой платы прямо предусмотрена в Гражданском кодексе. 

Что представляет собой плата за отказ от договора. Давайте попробуем разобраться в природе этой платы. Понятно, что юридически обязывающий контракт порождает у сторон некие экономические ожидания. В частности, исполнитель по договору возмездного оказания услуг ожидает получить за свое исполнение определенную денежную сумму. Допустим, он уже почти выполнил свою часть обязательств. Например, речь идет о юридических услугах, и юрист уже потратил определенное количество часов на подготовку юридического заключения для клиента. И вдруг клиент отказывается от договора. Справедливо ли будет, если он возместит только фактически понесенные расходы, учитывая, что исполнитель в период времени, потраченного на задание этого клиента, не мог заниматься другими проектами, а значит, упустил возможность заработать? Конечно, нет — исполнитель несет экономические потери. А значит, справедливо предоставить исполнителю возможность защититься от такого риска. Такой защитой как раз является условие о том, что клиент сможет отказаться от договора, только предоставив исполнителю компенсацию неполученных доходов, то есть фактически «купив» свое право на отказ от договора. Нужно учитывать, что односторонний отказ от договора все-таки противоречит идее договорной связанности сторон, и это особенно заметно в предпринимательских отношениях. То, что право на отказ в некоторых случаях все-таки предусмотрено законом, не мешает защищать правомерный интерес другой стороны путем установления платы за отказ. 

Формулировка условия о плате за отказ от договора. Устанавливая такое условие в договоре, важно учесть один нюанс. Не лучший вариант — именовать плату за отказ от договора штрафом, неустойкой или убытками, потому что это предполагает неправомерное действие стороны, с которой взимается соответствующий платеж. Тогда как отказ от договора — правомерное действие, если право на такой отказ предусмотрено законом или договором. Разумеется, если суд будет трактовать условие договора не по буквальному значению, а по его смыслу, такая формулировка не повлечет проблем. Но если спор будет рассматриваться судьей, который придерживается грамматического толкования условий договора, то не стоит удивляться возможной позиции, что это вовсе не плата за право на отказ от договора (которая теперь прямо разрешена законом), а именно штраф, для которого в данном случае нет оснований. Поэтому предпочтительнее использовать в договоре нейтральный термин «компенсация» либо вообще воздержаться от указания того или иного наименования этого платежа. 

На практике наверняка возникнет вопрос, можно ли снизить плату за отказ от договора (по аналогии с неустойкой). Прямо в кодексе об этом ничего не сказано. И раз мы пришли к выводу, что эта плата не имеет природы штрафа, то вроде бы нет и оснований для ее снижения. Но давайте представим ситуацию: стороны подписывают договор по проекту, разработанному сильной стороной (например, монополистом), и она же является исполнителем по этому договору. В договоре установлена столь высокая компенсация за отказ другой стороны от договора, что она явно несоразмерна возможным экономическим потерям исполнителя в случае отказа клиента от договора. Можно ли снизить размер этой платы? Можно — со ссылкой на пункт 4 статьи 1 (запрет на извлечение преимуществ из своего недобросовестного поведения) и статью 10 Гражданского кодекса (о запрете на злоупотребление правом). Последний абзац пункта 9 постановления Пленума ВАС РФ № 16 позволяет не применять такое несправедливое условие договора. 

В новой редакции Гражданского кодекса появился такой инструмент, как соглашение кредиторов о порядке удовлетворения их требований к должнику (ст. 309.1 ГК РФ). По такому соглашению кредиторы могут изменить очередность удовлетворения их требований к должнику или договориться о непропорциональности распределения исполнения. Если кто-то из кредиторов, участвующих в таком соглашении, получит исполнение от должника в нарушение условий этого соглашения, то он должен передать полученное тому кредитору, которому это исполнение причиталось по условиям соглашения (п. 2 ст. 309.1 ГК РФ). Разумеется, такое соглашение связывает только участвующих в нем кредиторов, но не должника (п. 3 ст. 309.1 ГК РФ). 

Для чего нужна эта норма и в чем может заключаться стимул кредиторов для заключения подобного соглашения? Покажем это на гипотетическом примере. Допустим, у должника есть два кредитора — А и Б, он должен по 1 млн рублей каждому из них. Должник уже на грани банкротства, и кредиторы заинтересованы, чтобы он эту проблему преодолел и смог расплатиться, потому что в конкурсном производстве у них меньше шансов.

Поэтому кредиторы помогают должнику договориться о кредите или займе у третьего кредитора В. Как убедить кредитора В предоставить заем, если у должника и так уже трудное положение? Кредиторы, А и Б могут предложить ему заключить соглашение, по которому кредитор В получит преимущество в случае удовлетворения требований из имущества должника. Это преимущество означает, что кредитор В приобретет право первым получить удовлетворение за счет имущества должника, а кредиторы, А и Б — только после него из того, что осталось. То есть они готовы рискнуть, изменить субординацию и «подвинуться» в очереди, причем удовлетворение будет непропорциональным. Если должник все-таки обанкротится и окажется, что у него конкурсная масса на 2 млн рублей, а каждому из трех должников, А, Б, В он должен по 1 млн рублей, то в соответствии с соглашением денежные средства, полученные от реализации этого имущества, сначала покроют долг кредитора В на 1 млн рублей, а потом уже долги кредиторов, А и Б (каждому — по 500 тыс. рублей). 

Конечно, для упрощения примера мы не учитывали кредиторов первой и второй очереди в банкротстве, но в практических ситуациях нужно понимать, что такие соглашения могут заключать только кредиторы внутри одной очереди, иное противоречило бы императивным нормам закона о банкротстве. 

Говоря о таком способе изменения субординации кредиторов, как соглашение между ними, нельзя не упомянуть о другом способе — залоге. Этот инструмент тоже предполагает наделение одних кредиторов (залоговых) старшинством по отношению к другим кредиторам в праве на получение удовлетворения требований из заложенного имущества. Однако залог с точки зрения кредиторов менее честный способ субординации, чем соглашение кредиторов. Залог — это договор между должником и кредитором, но он связывает всех третьих лиц (в отступление от базового принципа обязательственного права о том, что договор не распространяет свое действие на лиц, которые в нем не участвуют). То есть залоговые кредиторы имеют преимущество перед незалоговыми независимо от того, знали ли последние о наличии залога. Соглашение кредиторов — более честная конструкция, так как все участвующие в нем кредиторы заранее знают расстановку сил и принимают ее. 

Конечно, главный вопрос: как соглашение кредиторов чисто технически будет работать в банкротстве? Понятно, что конкурсный управляющий, не являясь участником соглашения кредиторов, не связан его условиями. Он будет погашать требования кредиторов пропорционально, как того требует закон о банкротстве. Следовательно, договоренности могут исполняться только через добровольный механизм: кредиторы, которые связаны соглашением, должны передать тому кредитору, который является старшим по отношению к остальным, то, что они получили. Конечно, технически это не очень удобно. Гораздо удобнее, если в соглашение о субординации кредиторы добавят в качестве стороны и самого должника, и статья 309.1 Гражданского кодекса не запрещает это делать. Тогда должник (конкурсный управляющий как его представитель в банкротстве) сразу распределял бы исполнение в соответствии с таким субординационным соглашением. 

Теперь в нашем Гражданском кодексе появились институты из английского права — заверения об обстоятельствах (ст. 431.2 ГК РФ) и возмещение потерь (ст. 406.1 ГК РФ). Прежде чем говорить более предметно о новых нормах, стоит пояснить, какую функцию эти институты выполняют в английском праве, почему их изначально не было у нас и какова цель их введения. 

Предпосылки заимствования институтов английского права. Изначально купля-продажапо-английски развивалась как сделка, по которой продавец не отвечает за качество товара. Он должен лишь передать вещь покупателю, ничего не гарантируя и ни о чем не предупреждая. Покупатель осматривает товар и соглашается на покупку вещи «как есть», то есть на свой риск. Этот принцип именуется «caveat emptor» («покупатель да будет осмотрительным»). Естественно, через какое-то время стало понятно, что это слишком жесткий подход по отношению к покупателям — далеко не все недостатки можно выявить при осмотре во время передачи товара. И тогда покупатели стали требовать от продавцов гарантий, что у передаваемого товара нет каких-либо конкретных недостатков. Это не то же самое, что подразумеваемое обязательство продавца передать товар качественным (то есть соответствующим обычным для товаров такого рода требованиям к качеству), которое имеется в континентальном праве. Гарантии — это своеобразные заверения продавца об отсутствии у товара конкретных недостатков. Но при этом у продавца по-прежнему нет обязанности передать товар качественным. Если после передачи товара выявлялось то обстоятельство, относительно которого продавец дал гарантии, что оно отсутствует, то продавец должен был возместить убытки. 

Например, продавец может дать гарантию, что продаваемая им техника позволит покупателю достичь определенного объема производства. Если этого не случится, то нельзя считать, что это нарушение продавцом каких-либо обязательств. Просто оказалось, что его утверждение не соответствует действительности. Поэтому он будет вынужден возместить убытки. 

Другая очень схожая конструкция — возмещение потерь. Она также связана с доктриной «покупатель да будет осмотрителен». Возмещение потерь (indemnity) позволяет переложить на другую сторону договора риск наступления некоторых негативных последствий в будущем. Например, продавец обязуется возместить все потери, которые образуются у покупателя от того, что дилерские центры продавца не смогут своевременно осуществить обслуживание перепроданной покупателем третьим лицам техники. 

Сразу видна разница этой конструкции с привычной нам системой: в английском праве считается, что продавец исполнил свои обязательства по передаче вещи надлежащим образом, просто те гарантии и заверения, которые он дал в договоре, оказались ложными, и поэтому продавец должен выплатить денежную сумму, составляющую стоимость потерь покупателя. Проще говоря, это особая конструкция для купли-продажи, которая изначально не знала ответственности продавца за качество. 

Но в российском праве не так — у нас по общему правилу продавец обязан передать качественный товар, и даже если условие о качестве не установлено, подразумевается некий средний стандарт качества. Возникает вопрос: если у нас есть нормы о качестве, то зачем нам гарантии и заверения с возмещением потерь? Более того, как эти новые нормы будут теперь соотноситься с нормами о качестве? 

На второй вопрос ответит практика, а что касается первого вопроса, то появление институтов английского права было связано по всей видимости с тем, что наши нормы о качестве не работали в некоторых ситуациях, а именно в сделках M&A. Например, некто приобретает стопроцентную долю в уставном капитале строительной компании. Главный актив этой компании — три стройплощадки, на которых все готово к началу строительства. По сути, покупателя интересует не сама доля в уставном капитале как таковая, а, конечно же, бизнес (он покупает готовый бизнес). Поэтому он проверяет самые ценные активы компании — какие у нее права на участки под строительство, оформлены ли они надлежащим образом, получено ли разрешение на строительство и т. д. Но проверить можно только формальную, доступную часть информации. Какая-то информация, которая несет в себе потенциальные риски, может оказаться недоступной для проверки. Допустим, после покупки бизнеса этот скрытый риск проявляется — например, третье лицо успешно оспаривает права на один из участков, и в итоге у покупателя не три стройплощадки, а две. То есть по факту он приобрел менее ценный бизнес, чем ожидал. Может ли покупатель на этом основании предъявить продавцу доли требование, связанное со снижением цены, опираясь на нормы о качестве товара? Наши суды привыкли считать, что нет, потому что к долям в уставном капитале (так же как и к акциям) вообще неприменимо понятие качества (см., например, постановления ФАС Западно-Сибирского округа от 29.08.13 по делу № А75-5903/2012, Четвертого арбитражного апелляционного суда от 16.04.15 по делу № А58-1581/2012, Тринадцатого арбитражного апелляционного суда от 12.05.14 по делу № А26-6324/2013).

 Кроме того, раз предметом сделки является не бизнес как таковой, а доли в уставном капитале (или акции) компании, то изменение состояния активов компании после сделки, по мнению судов, не должно влиять на цену сделки купли-продажи долей (акций). Даже при попытках оспаривания сделок с акциями (долями) на основании статьи 178 Гражданского кодекса (как сделки, совершенной под влиянием заблуждения) суды тоже полагали, что заблуждение относительно финансового состояния компании не может считаться заблуждением относительно качества предмета сделки — акций или долей (постановления ФАС Уральского округа от 04.09.08 по делу № А76-26716/ 2007-11-923/37/7–205, Северо-Западного округа от 19.07.10 по делу № А13-12530/2009). 

Для преодоления этой негативной судебной практики, возможно, стоило бы развивать то, что есть, — нормы нашего Гражданского кодекса о качестве. Но законодатель вместо этого предпочел заимствовать иные инструменты из английского права. 

Заверения об обстоятельствах. Суть новых норм о заверениях (ст. 431.2 ГК РФ) проще всего показать применительно к тому примеру, который был описан выше (ситуация с покупкой стопроцентной доли в уставном капитале). Продавец может дать покупателю заверения относительно обстоятельств, относящихся к предмету договора: например, относительно финансового и имущественного состояния компании, наличия у нее лицензий, наличия у третьих лиц оснований для оспаривания ее прав на земельные участки и т. д. Если впоследствии окажется, что какое-то из заверений не соответствует действительности, то продавец должен возместить покупателю причиненные этим убытки либо уплатить предусмотренную договором неустойку.

 Причем признание договора незаключенным или недействительным не препятствует применению последствий недостоверности заверений. Иными словами, оговорка о заверениях является независимой (в этом она сходна с третейской оговоркой) и действует даже тогда, когда договор оказывается недействительным или незаключенным. У стороны, которая получила недостоверные заверения, наряду с правом потребовать возмещения убытков или выплаты неустойки есть еще одна опция — это право на отказ от договора, то есть возможность выйти из него в одностороннем порядке (п. 2 ст. 431.2 ГК РФ). Другой вариант — вместо отказа от договора эта сторона может потребовать признания его недействительным как сделки, совершенной под влиянием обмана либо заблуждения (ст. 178, 179 ГК РФ). 

Кстати, норма пункта 4 статьи 431.2 Гражданского кодекса подчеркивает, что правила о заверениях применяются, как правило, в предпринимательских сделках, корпоративных договорах, договорах об учреждении акций либо долей в уставном капитале ООО. В итоге получается довольно широкое поле для применения этого инструмента. 

Как заверения «приживутся» и будут работать в нашем правовом поле, предсказать трудно. Как минимум возникнет вопрос: если сторона дала заверения в купле-продаже, то применяются общие положения о качестве или действуют только заверения? Не исключено такое толкование, что продавец, дав заверения относительно ряда конкретных обстоятельств, тем самым снимает с себя общую обязанность передать качественный товар и отвечает только за недостоверность тех обстоятельств, в отношении которых даны заверения. Поэтому использовать этот новый инструмент необходимо с большой аккуратностью, подробно прорабатывая все условия договора. 

Компенсация потерь. Норма о компенсации потерь закреплена в статье 406.1 Гражданского кодекса. Этот институт применяется только к договорам, обеими сторонами которых являются коммерсанты (то есть к договорам в предпринимательских отношениях), а также к корпоративным договорам либо договорам купли-продажи акций долей в уставном капитале ООО (п. 1, 5 ст. 406.1 ГК РФ). 

Суть этой нормы в том, что в договоре можно предусмотреть обязанность одной стороны возместить контрагенту имущественные потери в случае наступления конкретных обстоятельств, не связанных с нарушением обязательства этой стороной. Причем в отличие от неустойки суд не имеет полномочий снижать установленный в договоре размер возмещения потерь (п. 2 ст. 406.1 ГК РФ). Предусмотрено только одно исключение из этого правила — если доказано, что сторона, требующая компенсацию, умышленно содействовала увеличению размера потерь. 

Вернемся к нашему примеру с покупкой стопроцентной доли в строительной компании. В договоре можно предусмотреть, что продавец обязан возместить имущественные потери покупателя в случае, если третьи лица оспорят права на принадлежащие компании земельные участки. Сумму компенсации в такой ситуации можно определять, к примеру, исходя из потенциальной прибыли, которую покупатель бизнеса получил бы, если бы он смог реализовать проект застройки на участке, как предполагалось при покупке. 

Оговорка о возмещении потерь тоже независимая — если договор будет признан недействительным или незаключенным, то условие о возмещении потерь все равно сохраняет свою силу (п. 2 ст. 406.1 ГК РФ). 

В статье 421 Гражданского кодекса появилось новое интересное правило о непоименованных договорах. К таким договорам правила о поименованных договорах не применяются. 

Простой, но бесконечно важный принцип, который защищает идею свободы договора. Мы можем заключать договоры как поименованные в Гражданском кодексе, так и не поименованные в нем. Давайте представим, что стороны заключили договор, который не поименован в Гражданском кодексе. Например, договор обеспечительной купли-продажи. Одна сторона продала свой автомобиль другой стороне за 500 тыс. рублей с условием, что она выкупит его обратно через год, но уже за 600 тыс. рублей. Из договора возник спор, который оказался в суде, и суд вместо того, чтобы руководствоваться условиями договора, пытается найти в Гражданском кодексе похожий договор и применить нормы, регулирующие этот похожий договор, к отношениям сторон спора. Так, в рассматриваемой ситуации суд мог бы посчитать, что у сторон договор займа, обеспеченный залогом автомобиля. Сумма займа — 500 тыс. рублей, 100 тыс. рублей — это годовые проценты за пользование суммой займа, а купля-продажа автомобиля — на самом деле залог. И суд применяет по аналогии правила о займе и залоге, хотя стороны имели в виду именно то, что они указали в договоре и, может быть, специально выбрали не поименованную в Гражданском кодексе сделку, потому что их не устраивает регулирование залога. 

Новая норма защищает как раз от таких ситуаций. Суд не сможет решить спор из нашего примера так, как будто речь идет об обычном займе с залогом. Но это не исключает возможности применения правил об аналогии закона к отдельным отношениям сторон по непоименованному договору. То есть суд вправе, если того требуют обстоятельства спора (например, речь идет о защите слабой стороны договора или защите публичного интереса), применить по аналогии к отдельным отношениям сторон какие-то близкие нормы, регулирующие поименованные договоры. Представим еще один гипотетический пример: кто-то заключил договор о праве проезда по платной дороге в течение года — приобрел абонемент. Что это за договор: возмездное оказание услуг, аренда? Ни то, ни другое. Допустим, в течение срока действия этого договора изменился собственник платной дороги. Абонемент сохранит свою силу для нового собственника? Договор не поименован в Гражданском кодексе, для него нет специальных правил. По общему принципу обязательственного права этот договор вроде бы не должен иметь силы для нового собственника как для стороны, не участвующей в договоре между прежним собственником и стороной, которая приобрела абонемент. Но применительно конкретно к этой ситуации суд вполне мог бы использовать по аналогии норму статьи 617 Гражданского кодекса о сохранении в силе договора аренды в случае смены собственника, потому что обязательство собственника дороги предоставить право проезда по ней настолько же тесно связано с дорогой, как в аренде — обязательство арендодателя предоставить право владения и пользования вещью. 

Одновременно с новыми нормами об ответственности за недобросовестное ведение или прерывание переговоров о заключении договора (п. 1–4, 7 ст. 431.4 ГК РФ) появилась возможность заключать соглашение о порядке ведения переговоров (п. 5 ст. 431.4 ГК РФ). 

Такое соглашение призвано конкретизировать общие правила о преддоговорной ответственности. Подобные соглашения — привычное явление в международной практике, когда стороны вступают в переговоры о крупных, дорогостоящих сделках (инвестиционных проектах, например) и понимают, что затраты на переговоры тоже будут крупными — в частности, планируется сопровождение процесса дорогостоящими юристами, специализирующимися на такого рода сделках, многочисленными перелетами и т. д. Одновременно можно установить применимое к переговорам право (теперь с учетом наличия в нашем национальном законодательстве соответствующих норм это может быть и российское право) выбрать арбитраж, который будет рассматривать споры, возникающие в результате срыва переговоров. Можно не только конкретизировать критерии недобросовестного поведения в переговорах, но и прямо прописать добросовестные основания для выхода из переговоров, чтобы освободить себя от рисков в определенных случаях.